Мы большие, громогласные, ходим на двух ногах, у нас большие ступни, а тело уходит высоко вверх. Где-то далеко-далеко оно завершается головой. Она все время что-то говорит, вернее извергает гром, непонятные звуки, иногда мягкие и тихие, а иногда громкие и страшные.
Еще где-то сверху висят огромные ручищи, каждый палец, как сарделька толстый и жесткий, сгибается в нескольких местах, а на конце у него острый ноготь яркого цвета и блестит. Иногда эти фигуры наклоняются и тогда их голос становится громче и можно рассмотреть большой рот с белыми зубами внутри, нос из которого пышет теплый воздух и глаза, они тоже большие и иногда такие внимательные...
С точки зрения ребенка первые годы сравнимы с доброй половиной все жизни. Выходит мы провели тридцать лет своей жизни рядом с богами, а вернее под ними, ползая, бегая где-то между их столбов-ног, залезая на горные вершины и отвесные скалы коленок, цепляясь за ветви-руки баобаба, трогая жесткие волосы и дергая за гигантский нос.
Ладно с размерами, но они умеют то, что не можем мы. Они что-то говорят друг другу, но понять можно лишь добры они к нам или злятся. Их благоволение или раздражение сложно прогнозировать. Они обрушивают свой гнев просто так, как молнии извергают громкие возгласы. Могут жестко взять, куда-то понести, одернуть... А некоторые рассказывают, что... могут ударить…
Они дают нам еду, тепло, одежду, помогают даже освободиться от того, что мешает в животе. В их руках вся наша жизнь. Это будет катастрофой если их не станет. Апокалипсисом такого масштаба, что невозможно об этом подумать и представить. Мы их рабы и слуги, дети и властелины, мы купаемся в их заботе и ласке и боимся их. Они вся наша жизнь.
Если бог не обращает на меня внимание, это значит я умру. Как только меня оставили лежать на спине это начало конца. Я не сделаю себе поесть и не дотянусь до того места, где можно попить. Поэтому, когда я лежу моя голова умеет смотреть в сторону. Это для того, чтобы если что-то подползет, то можно было во время закричать. Еще так удобнее высматривать богов, если они не рядом.
Поэтому я кричу, кричу сильно всем телом, ору так, чтобы услышали… если не услышат — я погиб…
Если меня держат на руках как на дереве, среди листвы и я цепляюсь за все, что торчит или растет, то все хорошо. Это верный это знак — я буду жить. Так приятно, когда бог держит меня, а еще приятнее если куда-то несет. Если все шатается, качается, шевелится и подпрыгивает — это лучшее что может быть. Это значит, что он живой, а мы с ним куда-то идем, а там будет что-то другое, интересное и вкусное.
Если все замирает — это предвестник беды. Если все неподвижно, надо орать. Орать со всей мочи, орать до тех пор, пока оно опять не закачается. А вдруг он умер этот бог или его укусила ядовитая змея и теперь она доберется до меня? Повернутая голова уже не спасет, остается только орать, орать, орать...
Когда все качается это напоминает о тех райских временах до того, как я попал в этот ослепительный и холодный мир. Это опять целые десятилетия — те месяцы проведенные в утробе. Целая эпоха, когда все было хорошо. Теплая ванная на яхте с джакузи, шампанским и любимой женщиной. Официанты приносили мои любимые блюда, а на экранах шли любимые фильмы. Звучала приятная музыка в стиле эмбиент, мягкая, фонящая и отбивался четкий ритм, он иногда становился быстрее, но обычно он был одинаково приятен — тук тук, тук тук, тук тук… и так целые годы.
И вот пришел тот день, эта ужасная катастрофа, о которой я до сих пор вспоминаю с содроганием. Меня выбросили в какой-то холодный, колючий и страшный лес. Оборвали все, что связывало с тем миром, отрезали, обрубили, перекрыли поток, пытались задушить и раздавить голову. Но я прорвался, пролез и даже пришлось порвать что-то внутри, чтобы воздух попал в меня … через рот. Это было больно, внутри все обжигало, как будто резало тысячами лезвий, но мне пришлось научиться делать это, научиться дышать. Даже не хочется вспоминать об этом ужасном дне. Пусть бы его не было никогда.
Зато теперь у меня есть намного больше — я живу на горе Олимп. Боги, гигантские великаны они любят меня. Он берут меня с собой везде — на охоту, на войну, чтобы заниматься любовью, играть, танцевать, петь, готовить еду, рисовать и лепить из глины. Двигайтесь, двигайтесь вместе со мной, двигайтесь как можно больше, качайте, носите меня, куда хотите, везде тащите меня с собой, я буду цепляться за вас, я найду способ не упасть, главное, умоляю, — не останавливайтесь. И я буду знать, что вы живы, а значит выживу сам. И все будет хорошо, ведь вы со мной.
А я буду учиться у вас, буду копировать каждое ваше движение, каждый звук, каждый вздох. Вы моя библия, мои заповеди и мой закон. Сверяться с вами я буду до конца своих дней. Вы пишете мои скрижали, заполняете текст на пустых строчках чистого листа. Я доверяю вам, полностью отдаюсь, вы учителя мои, я впитываю каждое ваше слово. Вы знаете, как лучше, а я сверяю каждую букву. Вы звучите камертоном, а я натягиваю струну.
И гнев ваш будет редок и радость и нежность ваша будет каждый день и каждый час и каждую минуту. Дожди и гром будут не часто, но вы будете как солнце, улыбаться и смотреть, трогать, медленно, внимательно, согревать и наполнять, вселять силу и радость. Вы будете делать все правильно с божественным совершенством.
